Старый Мазай разболтался в сарае.

Строчу как оглашённый, всё стираю, начинаю заново, исправляю, сохраняю. Удаляю текстовичок, начинаю по-новой. Думать. Думать.

Зачем говорить что-то, когда думать совершенно не о чем, когда за словами - только слова, пустые, ничего не требующие и ни к чему не обязывающие.

Пульс его теперь в твоих глазах.

Милая девочка, талантливая, плачет голосом так, что хочется верить, что каждая буковка, каждая нотка в её песнях выстрадана и выплакана. Я, наверное, и в лучшие свои годы так не умел, что уж говорить про настоящее. Что ж, раз так, буду довольствоваться ролью благодарного и трепетно внимающего слушателя, которому на каждую строчку можно подставить день из собственного опыта, час из собственной души. Хочется верить, и верю, и гоню от себя типично шовинистическое циничное: "Но какой смысл за что-то

бороться здесь, к чему-то привыкать, если это не его планета, не его мир,

если здесь он - чужак, освобожденный по законам своего мира от любой

ответственности за все здесь совершенное? Остается плыть по течению, то

наслаждаясь этой восхитительной вседозволенностью, то грустя у

захлопнувшейся "двери"... Девочку эту любить, славная девочка, влюблена по

уши, как в историческом романе, мать их так."

День сегодня был такой странный, день неких исповедей, день выложения самой подноготной, как только возможна. Точнее, судя по часам, уже вчера, но я ещё не ложился, и, видимо, не лягу - не хочется опять - посему я въезжаю в новый день на настроении старого.

Знаешь ли ты

Нам не пристало лить слёзы, мы плачем сердцем. Или отдаём свою тоску на поруки тем, кто плачет вместо нас из наушников.Потому что очень похоже.