The chosen two
Пожухлая трава на чеченской земле,
Которую пытаются разделить все.
Политики, которым всё равно,
Им лишь бы делать деньги и гори всё оно.
В огне чеченской войны такой вот барыш
Поимели они с этих обгоревших крыш.
И парней, таких как он, 18-20 лет,
Военкомом посылают разгребать весь этот бред.
Я не буду говорить, кто был прав, кто виноват,
Каждый тянет на себя правильный расклад.
Но правительства визжат, а депутаты орут,
Пока наши парни там свои головы кладут.
Он был таким же как все - средний рост, серый взгляд,
Привезли туда и дали в руки автомат.
Офицер сказал: "Плохие - там,
Огонь ведём по людям и по домам."
Я не знаю, кто прав, кто виноват,
Каждый тянет на себя правильный расклад.
Но войны люди не начинают сами.
Я за это презираю тех, кто правит нами.
Мы же супер-держава, здесь же деньги и власть.
Но не хватает сил убрать всю эту грязь.
Войну в Чечне - с матери, с лица.
Так в этом деле мы обязаны идти до конца.
И он вёл огонь, может, год, может, нет.
И злоба ему затмевала свет.
Он привык, что враги они, и прав он сам,
Над трупами друзей он не давал ход слезам.
Вот на высотке одной их взвод накрыл миномёт.
Он лежит на земле, его оборван полёт.
А дальше был плен, где люди звери,
И осколки мин, зарывшиеся в теле.
Ненавидящем он видел взглядом,
Как стреляли в лежащего рядом.
На высотке той они были вместе,
Теперь он думал об одном желании мести.
Пол-года в плену, затем обмен -
Из круга грязных - в круг больничных белых стен.
Операция, потом ещё одна и вот -
Инвалид в 20 лет, таков здесь исход.
Материнские слёзы, горячечный сон...
"Я ненавижу всё!" - повторял он.
А работы нет, и учиться нельзя,
Когда память о войне застилает глаза.
А в Питере всё так же, как всегда -
Красивый голод, холодная Нева.
Адмиралтейство стало похожим на шприц
И гораздо больше здесь кавказских лиц.
Так всё виделось ему, он так хотел
Под гитару он сам песни о братишках пел.
И просыпаясь утром, и отходя ко сну,
Инвалид каждый день вспоминает войну.
И время сошлось, и сошлись пути -
Он увидел врага, и смог подойти.
Что сидел в мерседесе, припаркованном у рынка,
Опираясь кожей куртки на кожанную спинку.
Что стрелял в такого же солдата
Там на высотке, в упор из автомата.
Граната в кармане, чека снята,
Он перестал быть инвалидом, снова стал солдатом.
Реакция мгновенна, он снова в деле.
Посторонних мыслей нет и лёгкость в теле.
Месть, боль и тоску - он выкинул всё -
Гранату швырнул сквозь лобовое стекло.
Которую пытаются разделить все.
Политики, которым всё равно,
Им лишь бы делать деньги и гори всё оно.
В огне чеченской войны такой вот барыш
Поимели они с этих обгоревших крыш.
И парней, таких как он, 18-20 лет,
Военкомом посылают разгребать весь этот бред.
Я не буду говорить, кто был прав, кто виноват,
Каждый тянет на себя правильный расклад.
Но правительства визжат, а депутаты орут,
Пока наши парни там свои головы кладут.
Он был таким же как все - средний рост, серый взгляд,
Привезли туда и дали в руки автомат.
Офицер сказал: "Плохие - там,
Огонь ведём по людям и по домам."
Я не знаю, кто прав, кто виноват,
Каждый тянет на себя правильный расклад.
Но войны люди не начинают сами.
Я за это презираю тех, кто правит нами.
Мы же супер-держава, здесь же деньги и власть.
Но не хватает сил убрать всю эту грязь.
Войну в Чечне - с матери, с лица.
Так в этом деле мы обязаны идти до конца.
И он вёл огонь, может, год, может, нет.
И злоба ему затмевала свет.
Он привык, что враги они, и прав он сам,
Над трупами друзей он не давал ход слезам.
Вот на высотке одной их взвод накрыл миномёт.
Он лежит на земле, его оборван полёт.
А дальше был плен, где люди звери,
И осколки мин, зарывшиеся в теле.
Ненавидящем он видел взглядом,
Как стреляли в лежащего рядом.
На высотке той они были вместе,
Теперь он думал об одном желании мести.
Пол-года в плену, затем обмен -
Из круга грязных - в круг больничных белых стен.
Операция, потом ещё одна и вот -
Инвалид в 20 лет, таков здесь исход.
Материнские слёзы, горячечный сон...
"Я ненавижу всё!" - повторял он.
А работы нет, и учиться нельзя,
Когда память о войне застилает глаза.
А в Питере всё так же, как всегда -
Красивый голод, холодная Нева.
Адмиралтейство стало похожим на шприц
И гораздо больше здесь кавказских лиц.
Так всё виделось ему, он так хотел
Под гитару он сам песни о братишках пел.
И просыпаясь утром, и отходя ко сну,
Инвалид каждый день вспоминает войну.
И время сошлось, и сошлись пути -
Он увидел врага, и смог подойти.
Что сидел в мерседесе, припаркованном у рынка,
Опираясь кожей куртки на кожанную спинку.
Что стрелял в такого же солдата
Там на высотке, в упор из автомата.
Граната в кармане, чека снята,
Он перестал быть инвалидом, снова стал солдатом.
Реакция мгновенна, он снова в деле.
Посторонних мыслей нет и лёгкость в теле.
Месть, боль и тоску - он выкинул всё -
Гранату швырнул сквозь лобовое стекло.